Делай, что должно, и будь что будет

То, что в нашей семье есть предрасположенность к онкологии, мне было известно с детства. Не могу сказать, что думалось об этом постоянно, скорее, было загнано куда-то вглубь.

Жизнь остановилась в тот день, когда мама обнаружила у себя опухоль. Мы живем в одном городе, но по-отдельности.
Она сказала мне об этом вечером, а на следующий день страшный диагноз подтвердился.

Шел хлопьями снег, я проводила дочку, уезжающую на конференцию, ничего ей не сказав, и поехала на встречу с мамой. Мы были приглашены вечером на мастер-класс на фарфоровый завод. Сидя в фойе, как-то буднично обсуждали случившееся, послушали экскурсию, расписали чашечки. Ощущения были — это не с нами происходит.

Мама была в полнейшей растерянности, постарела моментально.

Так получилось, что бытовые вопросы в семье на мне. И я привыкла все контролировать сама. Шок не прошел, но действовать надо было быстро. Выбор больницы, разговоры с врачами, организация необходимых обследований и т.д . Самое тяжелое — ожидание (дня обследования, результатов анализа, очереди в больницу). Это казалось невыносимым.

С момента просыпания меня начинало трясти, и в голове была только одна мысль: «У мамы рак». Еще совсем не хотелось есть и разговаривать.

Домашних просила задавать мне как можно меньше вопросов. Надо отдать им должное — муж и дети выполняли все просьбы и поручения. Все было подчинено одной  цели — спасти маму. Жалеть себя было некогда. Как автомат  вставала утром, запихивала в себя завтрак, шла на работу, ехала в больницу, возвращалась, кормила своих и падала. По утрам трясло все равно, но постоянная круговерть не давала зацикливаться на собственных ощущениях. Именно мысль, что мы делаем все возможное в наших условиях, и поддерживала.

Честно говоря, совсем не хотелось общаться с кем-либо и выслушивать указания, что я должна сделать.

И еще был один момент — мама твердо собралась умирать. И попытки изменить ее настроение и вселить хоть какой-то оптимизм проваливались.

Когда легли в больницу, стало спокойнее. Кругом такие же пациенты, жизнь кипит, люди друг друга поддерживают. Моя мама — человек замечательный, у нее много подруг и те, кто был в курсе, навещали, развлекали, как могли.

Потом было еще много всего. Собственно операция, ожидание результата биопсии, химия, разные послеоперационные проблемы. Долго. Тяжело. Но это все надо было пройти и пройти вместе. Ждала ли я чьего-то одобрения? Похвалы? Нет. Мне было важно собственное ощущение того, что я делаю все от меня зависящее.

Умирать мама собиралась еще долго. Приходилось прикладывать все силы и красноречие, чтобы вселить  желание жить. Безрезультатно. И в какой-то момент я сдалась, поняв, что, наверное, так надо, раз она сама так решила. Но почему-то именно в это время она передумала. И жива! Уже два года! И собирается купить к весне новые сапожки и белый плащ.

Есть поговорка «Делай, что должно, и будь что будет». Это, пожалуй, самое верное в подобных ситуациях.

И еще. На каком — то этапе жизни взрослых детей начинают раздражать поучения и указания постаревших родителей. И я была не исключением до маминой болезни. А сейчас — никакого раздражения, только любовь и сочувствие…

Марианна

 

Чужие мечты

Когда меня отчислили из Университета – это был кошмар. Нечто непредставимое для ребенка-медалиста, школьного бриллианта и надежды семьи.

Ребенку было 18, шел 3-ий курс. Только что оборвался сомнительный и странный роман, шел февраль… Одним вечером на пороге оказался мой друг – звезда на небосклоне, два года звонков и внимания, близость и радость, но – только дружеское. Мне и не представлялось, что он оставит своего партнера, а я – уведу кого-то из пары… Друг! Звезда моя! Но он пришел сам, сообщил, что его отношениям конец, и попросил выбрать – за меня и за себя – хочу ли я быть с ним.

О, за 20 минут можно пересмотреть 2-3 года жизни, вдохновиться и представить ближайшие 20 – в 18 лет.

Ответ был – да. Не прошло и суток, как раздался звонок «Прости, так делать нельзя. Мы не будем больше видеться, это все — полная лажа».

Я не понял, что это было. Я знал только, что мое сердце уже перешагнуло какую-то черту, что здесь теперь невозможно жить, дышать. К слову, ушло около 4х лет, чтобы наваждение «перестало».

Тогда в первый раз организм, психика отказали мне в исполнении самых элементарных вещей: ходить, думать, узнавать новое, исполнять свой социальный долг… Депрессия в самом медицинском смысле. Все падало из рук, я читал конспект – и не понимал, о чем он, я приходил на лекцию раз в неделю – и не знал, что я делаю там. Я ничего не хотел: ни просыпаться, ни жить.

Ближе к октябрю меня отчислили.

Мои родители «были в ужасе». Они разведены и терпеть друг друга не могут, но тут пели одну песню: без образования тебе только полы убирать, будешь всю жизнь мыть туалеты, дворником будешь в подворотне, такие как ты не нужны никому.

Я не знал, что будет дальше. Я просто вставал по утрам – или не вставал, как повезет – ходил иногда к студенческому психологу, жаль, неопытному, пил мягкие «колеса», слушал в ее кабинете переговоры с родственниками «тяжелых», которым был один совет – тяжелые транквилизаторы – и думал «что же, я теперь – по дороге туда?». Когда я понял, что мне больше не нужен рецепт, я просто не пошел больше в этот кабинет.

День шел за днем, меня попрекали и попрекали дома.

Мне казалось, что вне линии «школа-университет-работа-брак-жизнь удалась» все остальное – плохо.

«Закончилось» это с течением времени. Каждый день я делал небольшое усилие: просыпаться, дышать, смотреть. Где-то в глубине души верить – есть другой глобус. Прошло еще несколько месяцев; у меня появился друг, который стал водить меня повсюду: гулять, к друзьям на дачу, на концерт, домой к маме на ужин, ночью сидеть в парке на лавочке – и меня стало отпускать. Он вынянчил меня, как птичку. Я восстановился в Университете, дотянул его до конца…Завел еще несколько беспощадных связей и так же расстался… И я уже знал тогда: если я хочу жить, мне надо вырваться из дому. Иногда близкие люди – самые большие враги.

Мне тогда, во время депрессии, очень была нужна поддержка моей семьи, моей мамы. Но она не сумела или не захотела: у нее был новый мужчина, я был строптив, а привычка «бить по плечам», как у нас дома говорится, попрекать открывшимися слабостями – упоительна.

Через пять месяцев после окончания Университета я уехал из дому с 80 долларами в кармане в другой город. В этой другой жизни я знаю множество замечательных людей без высшего образования. Одна моя знакомая, врач-хирург-офтальмолог, готовившаяся к докторской диссертации, ушла из медицины и моет полы в музыкальной школе – она перестала верить в скальпель. Она не перестала быть от этого человеком.

Я из той истории для себя сделал несколько пометок «в жизнь»:

— «никогда не говори «никогда» и не «бей по плечам»: можно проделать дыру в другом человеке, если бросить его внезапно или долго бить по одному и тому же месту. С тех пор мой дом открыт даже для навязчивых влюбленных, а я стараюсь не произносить слов «ты сам виноват».

— никому нет дела, насколько ты успешен. Если это тебе важно – сделай себе приятное сам. Социум приемлет любой вариант.

— рой подкоп, в какой бы глубокой яме ни сидел. Даже если оказался заперт в своем отказавшем теле, бессильном мозге – волей, как скрепкой, можно проковырять дырочку в своих картонных стенах.

calm_crane

 

Производственный романс

Фирма, в которой я тогда работала, готовилась к переезду.

Руководство поступило довольно странно — сначала от сотрудников до последнего cкрывали, что мы куда-то переезжаем, потом — почему-то держали в секрете, куда именно. Когда мне, как админу, сообщили эту в высшей степени секретную информацию, обнаружилось, что в новом помещении еще не закончен ремонт, сроки переезда уже определены, и они катастрофические, а я должна обеспечить, чтобы в новом помещении работала компьютерная сеть и было правильно разведено электричество.

К тому же руководство (пусть оно так и останется безликим) строило свое мнение об объемах работ, затратах и возможных сроках их выполнения исходя из каких-то высших и в высшей степени абстрактных соображений — мое мнение о том, в какие сроки и суммы реально уложиться просто пропускали мимо ушей. А если я не совершала чудес, которых от меня почему-то ожидали, я оказывалась виноватой.

Я была просто раздавлена происходящим. Ненавижу искусственно создаваемые трудности, особенно когда и естественных хватает. А еще я никак не могла понять, почему мне, как специалисту, доверяют сеть, но не доверяют оценить, насколько трудно ее сделать. Все, что я думала о себе, как о специалисте, о своей способности взаимодействовать с людьми, да и вообще о наличии мозгов в моей голове, разом рассыпалось. Я решила уволиться сразу после переезда, и отдала генеральному заявление об уходе.

Самый ужас был в том, что люди, которые мне много лет казались вменяемыми, вдруг начали вести себя как сумасшедшие. В результате моя собственная вменяемость оказалась под сомнением. Меня шокировала каждая реплика о деньгах и о сроках, каждая оценка моей работы. Я была уверена, что действую настолько хорошо, насколько это возможно в принципе. Мне говорили, что я плохо работаю.

Среди друзей-компьютерщиков я нашла бригаду — трех ребят, согласившихся совершить этот трудовой подвиг в новогодние праздники, за совсем небольшие деньги. Этим ребятам я безумно благодарна и за то, что они сделали, и за то, как.

Все нормальные люди праздновали Новый год и Рождество, а мы работали. Пропустили, кажется, только 31 и 1. Но работали мы весело. Приходилось экономить чуть ли ни на витой паре, дожидаться, когда из помещения уйдут ремонтники, заниматься увлекательнейшим квестом «поймай электрика и узнай схему разводки щитка… а теперь НАСТОЯЩУЮ схему разводки». Рабочие дни получались часов по 14.

Но из всего этого процесса мне вспоминаются только анекдоты. Как мы обнаружили в коробе перегрызенный силовой провод, а рядом с ним — издохшую (вероятно — от усталости) мышь. В смысле, маленькое серое млекопитающее. Как мы пытались провертеть перфоратором дырочку в капитальной стене неизвестной толщины (карандаш уже уходит в нее целиком, а стена все не кончается). Как наш бригадир в полночь, на четырехметровой стремянке распевал «Пусть бесится ветер жестокий», упихивая в короб толстый неподатливый жгут витой пары, а я подпевала ему со второй стремянки, занимаясь другим жгутом. Как невовремя нагрянувшее начальство устроило короткое замыкание, спалив вольтметр и выбив предохранители, обслуживающие все здание (а мы в это время мирно обедали).

Ребята научили меня правильно работать в подобных условиях. Не надрываться и не нервничать. Обедать. Не пытаться выполнить навыполнимое. Не обращать внимания на вопли некомпетентных людей. Работать качественно, даже если этому изо всех сил мешают. Уважать себя. Шутить вместо того, чтобы злиться — ну и что, что юмор черный, зато дело движется. А еще мне дали поработать перфоратором.

Да, мы всё успели.

Ребята вернули мне самоуважение. Когда я пошла выяснять судьбу моего заявления об уходе (которое генеральный ухитрился потерять), меня опять попытались раскатать. Не получилось.

Я уволилась, нашла себе гораздо лучшую работу. Больше не боюсь ни авралов, ни самодуров.

 

Отрезвляющий конфликт

Прошлый год… Болеет мама, на меня одновременно с этим сваливается дикое количество разной работы – и я долго-долго живу по принципу «один день за раз»: успеть хоть немножко разгрести срочные дела и запихать в долгий ящик важные. Одно из важных – это рабочая база данных, которую теоретически хорошо бы содержать в порядке, но средств и рабочих рук на это не хватает, и база ровно настолько в порядке, насколько ей – помимо других, четко не определенных и не структурированных, рабочих обязанностей — заморачиваюсь я. И я вижу, что катастрофически не успеваю ей заниматься, но иррационально надеюсь, что когда-нибудь приведу базу в относительный порядок, а пока просто пытаюсь выжить в ситуации, где всевозможной работы у меня заведомо больше, чем юридической и даже физически реальной нагрузки. При этом на работе длится затяжной многолетний конфликт с коллегой, которая много старше и опытнее, но несколько «младше по званию» и по зарплате и тяжело это переносит, вгрызаясь в мои малейшие недочеты. Ощущение нависающей опасности есть, но в этом темпе жизни как-то не до него…

Вполне закономерно через несколько месяцев такой жизни я сваливаюсь и сама – одна болезнь переходит в затяжную другую, выматывающую непонятностью и интенсивностью, я только добиваюсь адекватного диагноза и лечения и начинаю от нее отходить, как тяжело заболевает близкий человек… и, еще будучи на больничном, я неожиданно обнаруживаю в почте копию электронного письма коллеги, которое «сигнализирует» начальству о моей халатности. Коллега, как выясняется, целых три дня занималась ревизией, дотошно перелопачивая материалы, досконально документируя их «вопиющее» состояние – и не удосужившись за эти дни ни сообщить мне о проблеме, ни задать хоть одного вопроса, планомерно «роя яму». Я испытываю очень смешанные чувства – поражаюсь явной и очень хорошо рассчитанной злонамеренности коллеги и понимаю, что в своей злонамеренности коллега просчиталась. Если бы она хотя бы изобразила кооперативность и задала мне вопросы по базе, я не смогла бы на них удовлетворительно ответить и вынуждена была бы признаться в несделанной работе – а она, боясь, что я отвечу, и не зная специфики базы, искала не то и не там, дав мне тем самым возможность устранить действительные недоделки за двое суток выходных (увы, это мне многого стоило…) и повиниться перед начальством лишь в том, что у меня долго не доходили руки до копирования базы в общий доступ (что не было большой проблемой, так как все запросы к базе шли через меня – и коллега, которая три дня перелопачивала для добровольного документирования недочетов старую копию базы вместо того, чтобы одним звонком или письмом получить доступ к самой базе, попала в глупое положение). Конструктивизм оказывается неожиданно действенен – я задаю коллеге вопрос, что именно она искала, и, так как ее интерес к базе вызван именно желанием «вырыть яму», она оказывается не готова к вопросу и называет материалы, которые очень просто найти в общедоступных источниках, о чем свидетельствуют другие коллеги.

Коллега совершенно неожиданно мне помогла – до начальства дошло, что для адекватного поддержания базы нужна целая ставка, а не кусочек от моих полставки, и начальство обещало разделить обязанности по базе на четверых работников, включая саму коллегу. Правда, до сих пор (год) делит – то само в разъездах и в делах, то работники в разъездах и в болезнях… Этот год был для меня сложным – конфликт усугубился, а работы у меня все равно было зашкаливающе много. Я поняла (очень постепенно), что проблему подогревает и мой «комплекс отличницы» — я не могу, улыбаясь, признать, что чего-то не сделала (даже если у меня объективно не было для этого ресурсов), не умею быть несовершенной – и (очень постепенно) стараюсь этому учиться. Этот инцидент научил меня и тому, что, как бы я ни работала (а перед этим я работала действительно на страшный износ, без просвета), что-то в тех условиях, в которых я нахожусь, все равно останется несделанным – что повод более философски относиться к работе и менее философски – к здоровью, к семье и к себе… Этот сложный год помог мне расставить приоритеты – я знаю, для чего я остаюсь на этой работе, но осознаю, что эта работа и эта нагрузка – не то, что я согласна выдерживать неопределенно длительное время. Этот конфликт совершенно неожиданно оказал на меня духовное воздействие – я очень остро осознала, что опасней всего скатиться в мстительность, в противостояние, в подпитывание конфликтом… и я, верю, туда не скатилась. Я проговорила коллеге свое отношение к произошедшему, выразила готовность общаться с ней и сотрудничать с ней в конструктивном ключе. Конфликт затушить и разрешить не удалось – я предлагала коллеге высказать, что не устраивает ее, и поискать пути конструктивного сосуществования, но она промолчала в ответ на это, выбрала молчаливое противостояние. Бывает и так – это тоже важный жизненный урок…

 

Я имею право себя защищать

Это очень тяжелая для меня история. Мне до сих пор не очень приятно ее вспоминать. Она случилась в 2005 году, осенью. Мама со своим мужем пришли из гостей изрядно навеселе и закрылись в комнате. Потом она звала меня на помощь, я стала стучать. Когда дверь открылась, я увидела ее лежащей на полу с лицом, полностью залитым кровью. Дальше были вырванные телефонные розетки, выбитая дверь в мою комнату, удары, крики, соседи. Потом милиция, судмедэкспертиза (все остались живы, просто нужно было снять побои), суд. Потом были недели бесконечных звонков с угрозами. Я далеко не кисейная барышня, но почему-то испугалась как зверек и довольно долго не могла стряхнуть это с себя.

На самом деле, это не начало, а продолжение истории. Началась она за 4 года до этого, когда он в одной из ссор замахнулся на меня, а потом часа два грязно и мерзко орал, сидя в соседней комнате. Я перестала с ним разговаривать, но заставить маму выгнать этого человека из нашего дома я не смогла. На меня тогда ополчились все родственники, они считали, что я должна извиниться за то, что довела взрослого человека до ярости. Собственно, я все 4 года и была в семье на правах странной и капризной девочки. Но разговаривать с ним я так и не начала, на совместные праздники не ходила. Я думала, что так я смогу сохранить самоуважение, что если я считаю себя правой, то пусть все, хоть лопнут, но я не перешагну через это. Хотя я и держалась, но постоянно чувствовала себя неловко.

Единственные, кто меня поддерживал – мой молодой человек и его мама. Она тоже считала, что даже в ярости человек не должен так себя вести, и что моя мама должна быть за меня.

После последней истории я поняла, что гордость – штука бескомпромиссная. Если я чувствую себя уязвленной, нужно что-то с этим делать, хотя бы как-то обсуждать. Если человек меня ненавидит, то мне больше НИКОГДА НЕ НУЖНО с ним общаться, и я в этом НЕ ВИНОВАТА, несмотря на то, что мои близкие считают иначе. Если этого не делать, он обязательно захочет меня растоптать. Я имею право окружать себя людьми, которые хорошо ко мне относятся, и уходить от тех, кому я ненавистна.

 

Так вот: не любит.

Он был мне замечательным другом, а я безнадежно любила его вот уже как полгода. Мне не было 19, и я никогда ещё до того не влюблялась всерьез сама и не вызывала таких чувств у других.

А в тот день, 12 апреля, я ехала в университет и на остановке увидела его. Обнимающего какую-то девушку.

Он смотрел в мою сторону, и сделать вид, что меня тут нет, было невозможно — мы перекинулись улыбками, я быстрым шагом пошла дальше. Дойдя до светофора поняла, что меня всю трясет. Тихой, мелкой внутренней дрожью. Руки заметно дрожат и ноги на каблуках грозят подвернуться.

Я отсидела две пары, дошла до дома. К счастью, в тот день я домой из всей семьи возвращалась первой. Можно было бросить всё и прорыдать следующие два часа, не скрываясь. Руки продолжали дрожать так, что я не могла их унять и всё время теребила что-нибудь – или писала, одну за другой исписывала страницы дневника бессильными фразами о боли, ненужности, отчаянии.

До конца месяца всё продолжало идти наперекосяк. Умер проживший с нами 16 лет обожаемый всей семьей кот. Неудачной оказалась важная для меня и моих друзей поездка. А мне было безумно плохо, и не с кем было поделиться этим. Как-то сложилось, что я лет с 12 перестала приходить с проблемами к взрослым. Жаловаться куда более «успешным» подружкам казалось унизительным. А для меня рухнул мир. Я чувствовала себя, словно фарфоровая ваза, которую нечаянно разбили вдребезги – просто не заметив.

Злых чувств по отношению к кому-либо у меня не было. Чересчур понятно, что никто не виноват. Только легче от этого не становилось.

Хотя бы отчасти выровняться я смогла через несколько недель. Это не было сделано сознательно – попытки вытащить себя из темноты силком пришлось предпринимать уже потом, в продолжение этой истории – а тогда просто я не считала себя вправе показывать окружающим, что со мной, и это заставляло продолжать все привычные дела, заставляло делать хорошую мину и удерживать её. Были люди, которым я была тогда нужна. Была любовь, которая причиняла боль, но и давала ни с чем не сравнимый свет и учила радоваться малому. Были друзья, с которыми мне было интересно. Благодаря всему этому мне удавалось продолжать идти дальше, вопреки накатывавшим временами страшным тоске и отчаянию. По крайней мере, какое-то время.

А.И.

P.S.А сейчас мне очень хочется сказать спасибо автору и всем участникам проекта. Я долго не могла написать эту историю, но все прочитанные очень помогли мне в этом. Это в самом деле оказалось очень важно для меня. и в самом деле принесло много света.
Спасибо вам.

 

Банальная история

Когда мне было 25 лет, от меня ушла любимая девушка. Мы с ней прожили вместе 4 года, и мне в этих отошениях дороже всего была абсолютная вера, что это навсегда; стабильность. Не помню, как она сказала о своем намерении в первый раз — она колебалась, несколько раз меняла свое решение. Память об этом периоде у меня как будто стерта: помню, все началось в мороз, а когда закончилось — были уже листья на деревьях.

Я никак не могла в это поверить, просто никак. Я думала, что, если выполню поставленные передо мной условия, изменюсь к лучшему, Н. раздумает уходить. Но условия формулировались довольно расплывчато; из них вытекало, по трезвому размышлению, только то, что Н. хочет видеть на моем месте другого человека с другими качествами. Я ненавидела себя за то, что она от меня уходит.
Ненавидела и соответственно, не жалела. Мне хотелось себя убить, хоть я не говорила о самоубийстве и не рассматривала это для себя как выход. В этот период я невнимательно переходила дорогу, меня сбила машина, травма ноги — я легко отделалась, но само событие меня отрезвило, стало понятно, что я все-таки хочу жить.

Я вспоминаю, что очень много времени и сил было потеряно впустую. Год — как в тумане, ни одного яркого воспоминания, какие-то бессвязные серые картинки, как будто не со мной это все происходило. Я не думала о себе, о том, что мне хочется. Мне ничего не хотелось. Я старалась убивать время, как можно больше общаться, знакомиться (одной из претензий Н. ко мне была моя недостаточная общительность). Старалась себе доказать, что все-таки могу общаться.
Временное равновесие восстановилось очень постепенно. Очень важно было то, что я поступила в МГУ. Раньше я даже не пробовала поступать — очень боялась экзаменов, гордилась, что нормально зарабатываю и без высшего образования. А в этот период мне помогло то, что я могла делать в том числе то, что мне неприятно и отвратительно — тогда мне было все равно. Вокруг меня появились интересные люди, интересная информация — я просто перенаправила внимание. Выбросила старое из головы. (Где-то в памяти оно до сих пор лежит, как камень, но не мешает.) У кого я научилась этому уменью? У мамы. У нее такая жизненная стратегия — если появляется проблема — надо отвлечься. Например, уйти с головой в интересную книжку. Авось проблема рассосется сама, или ее кто-нибудь решит.

Трудно сказать, за что меня можно было похвалить в этой ситуации. Наверно, за то, что не стала кончать с собой. Поддержать меня мог бы разговор по душам с человеком старше меня, из действительно стабильной семьи — например, с мамой или бабушкой моей подруги детства. Мне бы это помогло понять — что я на самом деле потеряла, и как это в жизни найти.

Я научилась в той ситуации не верить в то, что в любовных отношениях в принципе может быть стабильность. Это мне немного мешает, но и охраняет — всегда сохраняется спасительная доля равнодушия.

Вот какой совет могу дать: если от вас уходит любимый человек, прощайтесь сразу и не думайте, что можете что-то исправить; меняйте обстановку. Если получится — окружите себя друзьями, занимайтесь самыми для себя приятными делами, помните о себе, выполняйте свои желания.
88

 

О пользе боди-арта

Итак, он не любил меня. Человек, о котором я грезила целый год, мужчина моей мечты, которому я посвятила свою лучшую книгу стихов, оказался эмоциональным трупом. Он действительно был рыцарем без страха и упрека – но к моменту нашей встречи реальный мир истрепал рыцаря настолько, что сердце его было безнадежно мертво. Мы были вместе уже полгода – и однажды я поняла, что никогда не получу от него эмоциональной отдачи. Я набралась храбрости и спросила, любит он меня или нет. «Я почему-то не могу тебе лгать, — сказал он, — я любил шесть раз и больше никого не полюблю». После этих слов я тоже почувствовала себя мертвой. И мы расстались.

Шли дни. Я вошла в какой-то ступор, жила, как в тумане. Я не могла работать, не могла заботиться о близких, все время молчала и слушала музыку, чтобы отвлечься. Мне очень хотелось покончить с собой. Умом я понимала, что это невозможно – у меня слишком много обязательств перед близкими, а сердце хотело смерти. Мне все время представлялось, как я ложусь в ванну и вскрываю левую руку скальпелем, и как в воде начинают клубиться сгустки крови. Казалось, словно там, в венах, есть нечто живое, исстрадавшееся, что его необходимо выпустить на волю, и как можно скорее. Четыре разреза поперек – и один, длинный, вдоль. Этого вполне хватит.

И тогда, устав от этих размышлений,- а я осознавала, что нахожусь на грани сумасшествия, — я взяла орудие своего писательского труда – шариковую ручку. И нарисовала на левой руке четыре разреза вдоль – и один длинный, поперек. Именно так, как мне представлялось. Теперь мне стало гораздо легче – ведь я символически была мертва. И могла делать все, что захочется. Я нарисовала поверх разрезов сердца, пронзенные стрелами, радостных играющих кроликов, которые символизировали влюбленные пары, и наконец — решетку, в которую я сама запрятала свою жизнь и свою радость.

Умерев, я легла спать. И утром, проснувшись, начала новую жизнь. Конечно же, я начала ее с того, что смыла следы своего символического самоубийства с левой руки. Я взяла еженедельник и расписала в нем все дела, которые необходимо сделать , ближние и дальние цели, расставила приоритеты и принялась исполнять свой план – пункт за пунктом, вычеркивая дела и расставляя галочки. Ведь я уже умерла и воскресла, надо было как-то жить и ориентироваться в новом пространстве, где не было Его.

Я люблю этого человека до сих пор и, возможно, буду любить его всю оставшуюся жизнь – вопреки логике и здравому смыслу. К сожалению или к счастью, так тоже бывает. Но больше я не мечтаю о самоубийстве. Я уже совершила его — символически. Так же, как когда-то в детстве, тоскуя об умершем дедушке, я вырезала из дерева фигурку старика и похоронила его под деревом, а вместе с ним – и свою печаль.

Оказывается, после символической смерти можно снова начать жить — в настоящем мире.

 

Пусть будет так, как ты хочешь, любимый

Наш роман с любимым продолжался 5 лет. Мы очень часто ссорились, меня многое напрягало в наших отношениях. Причем было очевидно, что будущего у отношений нет, но этот мужчина был мне слишком дорог, я не могла прекратить общаться с ним сама.

И после затянувшегося периода ссор однажды он мне сказал, что больше не будет поддерживать со мной отношений. Вообще. Ему больше это не интересно.

Был невероятно солнечный мартовский день. Начало весны. Наш разговор с любимым происходил на улице, на автобусной остановке. И я знала, что сейчас у меня последний шанс что-то ему сказать, а дальше он сядет в свой автобус и уедет, а мне ехать в другую сторону.

Я придумывала какие-то аргументы, компромиссы, как мы могли бы существовать дальше, но он, видимо, для себя уже всё решил. А для меня так важно было его убедить, мне казалось, что он чего-то не знает, не понимает…. и параллельный процесс – я чувствовала, что мне неприятно так тянуть время, это только больнее… мне всё хуже и хуже, это уговаривание так затягивает.

А в какой-то момент я посмотрела на него и поняла: вот передо мной стоит мой любимый, и ему уже в тягость слушать, что я говорю, он хочет чего-то другого, а я борюсь и борюсь… И мне вдруг захотелось принять его решение в свое сердце. Мне хочется уже с ним согласиться. Хотя бы так. Тем более что в будущем может что-то поменяться. А сейчас я хочу сказать «да», хоть мне и невероятно больно и я с трудом сдерживаю слезы.

Мы попрощались и он уехал. По дороге домой я думала: «А вот если я завтра приеду к нему и скажу то-то и то-то, то может быть тогда…». В общем, было трудно согласиться с тем, что мы расстались. Это всегда не вовремя и больно, а если весна только начинается – так вдвойне.

А доехав до своей остановки, я увидела там объявление: крупными буквами «СДАЕТСЯ» и снизу мелко «комната для девушки». Я снова улыбнулась сквозь слезы – такой вот знак…

Странно закончилась эта история – на следующий день я сделала еще одну неудачную попытку наладить отношения, а вечером меня пригласил на свидание парень, который мне давно нравился… И началась совсем другая история 🙂

Татьяна

 

Потеря опоры

Событие, которое совсем выбило меня из колеи — это смерть папы. Я не помню, кто мне об этом сообщил, кажется, это была какая-то папина знакомая. Был конец октября. Еще вчера я ездила к папе, привозила куриный бульон и мы пересматривали с ним его коллекцию монет, а когда его боли усилились, он меня прогнал, сказав, чтобы я уезжала и что он не хочет, чтобы я это видела. На следующий день он вызвал своего брата, который колол ему обезболивающие, и скорая не успела его довезти. Его брат не смог мне об этом сказать.

Я помню, что мне позвонили поздно вечером, я оделась и пошла на улицу, и долго ходила, мне было очень больно, болело сердце, я курила, плакала и тихо выла. Потом, когда я смогла говорить, то позвонила маме и брату, мама сказала, приходи к нам, но я не смогла и стала ходить дальше по улице, а когда поняла, что уже могу думать и видеть, то вернулась домой, где меня напоил чаем и обнял мой любимый человек.

Я понимала, что мне теперь будет нужно делать много неприятных вещей, связанных с лицемерием папиной родни и со злостью моей мамы. Я понимала, что это должно было случиться, но все равно не могла представить, что такое возможно, что папы не станет и мне надо будет многие вещи делать самой, без его защиты и поддержки.

Когда я поняла, что я не могу больше, не знаю чего не могу, но не могу, все не могу, то я сначала пошла на первую ступень обучения психотерапии, а через месяц попросила своего любимого человека помочь найти мне психотерапевта.

Я очень благодарна своему первому терапевту за то, что она сделала для меня тогда. Я смогла стать той, кто я сейчас, благодаря ее нежности, бережности, внимательности, стабильности, живости. Я думаю, что она сейчас рада тому, что я стала живее, сильнее, решительнее и профессиональнее, тому, что я теперь умею видеть и брать поддержку из окружающего мира и что я нашла в результате опору — это мой будущий муж, человек, за которого я выхожу через 3 недели замуж.

Вчера, когда я стала хныкать, он произнес :))

Солнышко,
что ты хнычешь, мяу,
не ной,
ведь я,
реальный пацан,
с тобой.