Мне было двадцать лет, когда в нашей семье случилось горе.
До этого не умирал никто из моих близких и значимых людей. Смерть мамы была ужасным ударом, катастрофой. Еще в августе – веселый и внешне здоровый человек, который отмечает 50-летие; в ноябре – тяжелая операция… В начале февраля ее не стало.
События тех кошмарных дней до сих пор живы в моей памяти, я вижу их так ясно, гораздо отчетливее, чем более поздние. Хотя прошло уже девять лет.

После операции маму привезли домой. С Крещения (19 января) она не приходила в сознание. 2 февраля я пришла домой в ранних сумерках, отец сказал, что она только что умерла. Был шок, было больно дышать; казалось, что все это неправда, что скоро этот кошмар закончится. Особенно не укладывалось в голове: стоящая рядом фотография и тело. Чувство, что все это страшно несправедливо, неправильно. А самое ужасное – непоправимо и навсегда.
И вместе с тем было ощущение присутствия великой тайны, чего-то свершившегося и непреложного.

В день, который пришел вслед за тем днем, когда умерла мама, я чувствовала себя невыразимо паршиво. Помню постоянное мелькание соболезнующих лиц, какую-то серую муть и навязчивый запах краски, которой пишут на траурных лентах. Такой химический запах смерти.

В день похорон мамина подруга сказала, что я ужасно выгляжу. Что я – ее дочь, и не должна так выглядеть, что мне срочно нужно привести себя в порядок и переодеться. Это было сказано довольно жестко. Меня возмутили и слова, и тон. Но это оказалось первым толчком к выходу из того состояния: просто что-то делать. Машинальные, рутинные вещи. Не терять лица. Я не чувствовала в себе сил поддержать кого-то еще, но я могла хотя бы позаботиться о себе и не доставлять хлопот другим.

И потом, была бабушка, мамина мама. Ей, думаю, было тяжелее, чем мне. Нужно было говорить с ней. Я помню эти вечера до 40 дней: бабушка, отец, сестра и я. Бабушка с отцом беседовали о Библии, вспоминали прошлое…

В первые дни, недели, мне хотелось говорить не только с родственниками, но и с посторонними людьми, которые сами пережили нечто подобное. Хотелось услышать об этом «после», которое несомненно пришло в их жизнь вслед за потерей.

Смерть мамы расколола мою жизнь пополам: в прошлом осталось инфантильное существование, на смену ему пришла самостоятельность и ответственность за свою жизнь. Большая степень осознанности.

Я поняла некоторые важные вещи: насколько мы все одиноки – в неком абсолютном смысле. Мама уходила, окруженная любящими родственниками; отец преданно ухаживал за ней до последней минуты… И все же, в какой-то момент я совершенно отчетливо поняла, что она совсем одна, на другом берегу. И мы, при всей нашей любви, не сможем даже в малой степени почувствовать то, что чувствует она – адские боли, страх смерти, безысходность.

Эти переживания, эта потеря останется со мной навсегда. Но я поняла, что к этому можно привыкнуть. Быть готовым, даже зная, что человек безнадежно болен – нельзя. А привыкнуть, пережить и прожить – можно…

Я хотела бы обратиться к тем, кто находится в такой же ситуации, кто переживает (или переживал) состояние горя после потери близкого. Совсем недавно я услышала слова, которые запомнила почти дословно: «Хоронить – это не значит прятать. Это значит сохранять. Сохранять и творить память об ушедшем. Нужно постараться не разрушить себя отчаянием, а наполнить свой мир новым смыслом; может быть, поддержать кого-то еще».

Что касается того, кто помог мне – это была, в первую очередь, мама. В самые тяжелые минуты я ощущала ее присутствие, слышала ее голос.

Т.

p.s. Может, что-то коряво сформулировано. Тяжело писать — слезы на глазах. девять лет, подумать только…